Опубликовано gipsylilya в Втр, 31/01/2012 - 20:28
Продолжим. Значимое место в Вашем творчестве занимает образ Луны. Не вполне неожиданно, но именно Ваша луна должна заставлять негодовать лириков, романтиков и готов. Она не зловеща, она не романтична, она вообще… неодушевлена, что удивительно, поскольку у вас даже лужи оказываются одушевлены («Ночь. Этюд»). Ваша луна – воплощение равнодушия и отстраненности. Она не привязана ни к смерти, ни к вампирам, ни вообще к чему-либо. Она просто есть, есть почти постоянно, и при этом она отказывается участвовать в событиях. В противоположность Месяцу и его женскому воплощению Месечине (которая названа Луной для понятности происходящего).
Сияние «лунных щек» похоже на сметану. В стихотворении, которое названо «Луна», она, что удивительно, опять совершенно не участвует в происходящем – она там нечто мертвое и недвижное, как «бельмо старухи». В «Ночи» ее раскалывают на куски, чтобы украсть и поделить, лужи – действие, которое невозможно по отношению к чему-либо одушевленному. Даже в стихотворении «Сын Луны» трудно поверить, что луна родила ребенка – она опять никак не участвует в действии. В «Подари мне луну» она опять предмет – заместитель бубна (отсылка к Пресьозе Лорки?).
Даже в лунном свете больше жизни: в нем зарождается Лилит («Имя мое»), он выступает как сообщник любовников («Секрет»).
В отличие от лорковской, Ваша луна не Смерть, она – воплощенная НеЖизнь.
Интересно, что солнце у Вас появляется четырежды. Три раза оно оказывается сердцем (цыган, дорог, неба), и два раза - символом безнадежной любви к давно умершему человеку («Кто сказал, что я слеп?» - к жене, «Солнце» - к брату). Солнце в вашем представлении оказалось более близким к Смерти, чем луна.
В отличие от луны, ветер у вас (если отложить образ ветра-лошади, как отдельный цыганский, женственный, от русского, мужественного) безмолвный, но вовсе не безучастный наблюдатель. Он как раз полон жизни (за некоторыми исключениями) и описывается с симпатией. Он играет травой («Луна»), ливневых струйках-струнках («Там, где») и на струнах антенн («Ночь», и единственный раз, когда струны не связаны со смертью), верстает «колонку будней» в очень позитивном и весеннем «Кофе с мёдом», заигрывает с ЛГ («Дорога домой») и с плясуньей-осенью («Позвени»), он рассеянно ерошит траву, подслушивая, что происходит, и вздрагивает от залпа («Табор»), горько поет, отпевая Лорку («Sigiriya»), его хлещут, то есть избивают, ветки (как я уже писала, «существа» в Вашем творчестве довольно агрессивные, отрицательные персонажи). Ключом, я думаю, является стихотворение «Дети Ветра» - ветер похож на тотем или общую душу цыган, или их доброго гения (в одном стихотворении он даже объединяется с Вашим цыганским образом - волками). Недвижность воздуха – ВСЕГДА тревожный признак («Закат», «Волчий князь»), но и присутствие ветра ничем не помогает. Он сочувствует, он страдает рядом, но он не вмешивается, очевидно, не имея таких сил. Вообще он во многом похож на ребенка, и мне кажется, именно потому, что является цыганской коллективной душой – в ней очень много детского, наивного (как мне кажется).
Кстати, заметьте, как двусмысленно звучит фраза «С ветром глотая страх». На первом плане осознания, конечно – глотали ветер и вместе с ним страх. Но ведь можно и так понять, что цыгане И ветер глотали страх. Ветер разделяет цыганскую судьбу, как он разделяет и цыганский танец («Метались по ветру плети кос» - «Табор», «Как знамя, летят по ветру вольные черные волосы» - «Танцовщица»).