Я завтра еду в гости к брату

	Автор: cobkrs 0
Чем чаще Вы делитесь стихами в соцсетях и блогах, тем больше Вас читают!

Я завтра еду в гости к брату.
Про жизнь мы с ним поговорим,
Про то, как мы росли и крепли,
Как в детстве были мы шустры.
Улажу все свои заботы 
И еду к брату - не работать.
Ох, с ним мы много поедим.
В гостинец мать наложит пряность,
А может мясом угостит.
Я завтра еду к брату в гости,
Не буду время бередить.
И пусть дорога будет гладкой
Ее не надо  торопить.
Я буду завтра с братом снова, 
Ведь там душой я, что не ново.

    Печаль.
Печаль, ты слышишь, знаю,
Ветер дует.
Ломает мысли и бунтует.
Ну, да - твоя мораль ясна -
Нагнала хмури неспроста.
И тучи гонишь, хмуря небо,
Как будь то, дует сила бреда,
Ломая мысли пополам.
Постой, печаль 
Не будь суровой.
Я только соберу свой нрав
И вспомню, мысли развязав
О том, как ты пристойна и светла.
Искришь, рвя и сметая 
Из пустоты и пустота.
Что есть в тебе такое - знаю.
Я опишу тебя, пытая. 
Ты только посещай меня,
Вторгаясь в жизнь, меня взывая. 
Я пир устрою для тебя.
Опять не слушая пера,
Ведь ты печаль убога,
Нагнала тучи среди дня,
И грустью облекая,
Тревожишь меня, знаю.
Но вот перо и лист,
А ты уходишь снова, 
Сказав, что весел я.
Что для тебя закон и аксиома.
    ***
Парят года.
    Пока парят.
Ведь лет немного.
    Что сделал я,
Спрошу себя,
    Спрошу не строго.
Я был дитя.
    Внимал советы.
Подрос едва.
    Не брал закон в расчеты где-то.
Мои лета летели вверх.
    Желанья накалялись.
Парят года,
    А я спускаюсь.
Года берут свое,
    Жить правильно пытаюсь.
Как говорят об стенку все горох -
    - Не тем я заражаюсь.
Звезд с неба не хватаю.
    Живу, мечту лелею.
Иметь добра прикид не смею,
    Но часто одеваю.
Пока хожу в холеных шмотках,
    С эмблемой, но дешевкой.
И вот мечта - надену тот прикид,
    Как обновление душу посетит.
Она согрета будет огнем тепла,
    Что дарит взгляд подруги.
А может, если повезет,
    Я смочь бы мог продолжить род.
Пока парю, мечту лелея,
    Но опускаюсь все скорее.
    ***
Время поздней осени.
Время грезных встреч.
Лист, лежащий на дороге 
Опять не возвратишь.
Не заставить быть зеленым,
Бабочка не прилетит.
Время поздней осени.
Время грезных встреч.

Время луж и слякоти.
Грянула пора!
Не приветит солнышко,
Поиграясь зря.
Так уж расстается 
Осень октябрем
С птицами весенними
С теплую порой.

Выходом из дома
Не спешат хозяева.
И простыть боязненно,
Холодом погода нас знобит.
Не брезжит купанием
В ваннах алтарей,
Не брезжит свиданием 
С милой у аллей.

"Расставайся", - слышу голос я.
Время расставания - 
Время октября.
Я  оставлю всех моих родных,
Но приду к ним осенью,
Как осенний лист.
Только не прикрепишь, 
Ведь опять меня -
Время расставания,
Грустная пора.
Одинокий, скучный
День календаря.
Я в распутье осени.
Время погрустить.
Время расставаться.
Время уходить.
    
    ***
Взять хотя бы огнь усталый,   
Что горит в сенях избы.
Светит всем захожим яро. 
Мысль смотри не береди.
А в моем служивом списке
Нет горючих слов, чтоб 
Обычную проблему, 
Ту природу, ту картину
В оборот, как  огнь зажечь.
Если б кто из слов, что светят,
В дверях встретились с поэтом,
Но заходят не поэты
А убогие, как дно.
И маневренный корабль,
По волнам, гуляя пьяно, 
Под старинный тот манер,
Ходит, ветер забирая, 
В мачты парусов карьер.
И собрать все причиндалы
С этой мутной кутерьмы,
Мне приходиться сначала.
Чтоб поднять его с мели.
И тогда я успокоюсь,
Зажигаю в сенях свет.
Свет горит в моем окошке.
И стишок, как  кошка,
Выбегает в свете "дня".
Слово - свет, а огнь усталый 
Несуразица и бред.
Слава богу, из усердства 
Дальше мчится мой куплет.
    ***
Черный ворон прилетел и беду накликал.
Сколько горя он принес матерям и детям?!
Черный ворон на слуху постучался в хаты.
И кружит, как будь то он над землей проклятой.
Постучался в чей-то дом почтальон невнятно.
Не вернулся с фронта сын - держит он конверт измятый.
Черный ворон прилетел - с фронта похоронка.
Страшным кликом кличет он - бьется сердце  без умолку.
Снова, снова кличет он, навевая траур.
Та беда, что он принес в чей-то дом так рано, 
До сих пор приходит  к нам кликом вороньинным.
И пугает выстрел пуль где-то на чужбине
Матерей, чьи сыновья служат там родные.
Сколько ты еще кружить будешь ворон черный?
Наших деток хоронить больше не позволим.
И подался ворон тот в глушь, где он не смеет
Плоть терзать у матерей,   ждущих нежно сына.
    ***
Встречу по дороге я тропинку
И сверну прям на нее,
Извиваясь змейкой,
Приведет она к полянке.
Я нагнусь, чтоб  ягодки сорвать.
Осмотрюсь на месте,
Рассмотрю росинки,
Бережок пологий позовет опять.
Возвратиться к месту,
Что душа так помнит,
Я спешу собой.
Встретить милый берег
И увидеть мило
Мне картину эту
Летнюю порой.
    ***
Летят года,
    Летят в пространство.
День оставляет и уносит постоянство.
    Я рад что день еще в зачете.
Мой календарь не численник,
    Мой календарь ремесленник.
Я жизнь живу с поющей песнею.
    Я в дом вхожу с улыбкой компанейскою.
Летят года, и мне будет не стыдно,
    Что жил тогда и было в доме сытно.
Я жив - еще летят года,
    Еще люблю тебя земля
Смотрю, как бороздят поля, как хлеб растет,
    Как наполняются тока.
И слышу зов земли.
    Возьми в трудах, что дарено с сохи.
    
    Встреча.
В метель - холодная погода.
Незги. У твоего порога.
Оставил свой курительный табак.
Я распрощался с холодом - обмяк.
Но вот опять какая зябь?!
А дверь и косяки упорно все глядят.
Забыл, что наш очаг уже нагрет.
Что странник я и буду здесь согрет.
Сомнения..., но память лечит.
Твоя надежда разбудила встречу.
Один момент лишь знает расставанье.
Порой не замечаешь, ждешь себя увеча.
Но я стоял и ждал родимых слов.
"Дорога дальняя, ты дома,
И дорога теперь подмога.
Да я ждала тебя из шторма.
И вот теперь тебя я вижу снова".
Люблю я верность видеть строго.
Как будь то очи - родники у дома.
И я напьюсь  ими долгожданно много,
Лишь с жаждою у самого порога.
     Строка эха.
Двери открытые настежь.
Я ухожу из игры.
Здесь ли мой дом и участье?
Кто-то кричит: "Уходи".
Там я нужней не телесно,
Там я душой пригожусь.
Камень в пещере отвесный 
Вот-вот-вот-вот оторвусь.
Там я нужней только телом,
Здесь я душой пригожусь.
    ***
Блуждая в мыслях рано,
Я понял, как бы сплю.
Но просыпаться рано
Совсем я не хочу.

Еще закрыв глазенки,
Ищу поток духов,
Что пахли очень громко
И просыпаюсь вновь.

И вижу, что блуждая,
Я в мыслях сел на дно.
Пора с мели сниматься.
Чем пахнуть здесь должно?

Не запахом духов 
Брюнетки у висков.
А пахнуть здесь должно мне
Простым ухабом дел.

И мель снов растворившись,
Подняло со мной день.
В который водворившись,
Я понял, что не сплю.

И ждать иллюзию 
Совсем я не хочу.
Полны часы делами
Спешу, мечу, бегу.

И вижу на работе
Брюнеточку мою.
Пора оставить сон,
Знакомлюсь наяву.

    
    Простой карандаш.
В руках держу простой карандаш.
Строки летят в серый тоннаж.
Просто ведь строки, не назовешь.
Глухо бьет серость и символов дрожь.
Мне бы спуститься с неба на землю.
Кончились рифмы - все здесь без дела.
Взрослому детству тоже есть место.
Только что слушать - скрежет по сердцу.
Ладно, ложу я свой карандаш.
Здесь - только здесь бы,
Да как - только как бы,
Да лишь - только лишь бы, 
И скрежет по сердцу.
Лишь только "лишь бы",
Да скрежет, по сердцу,
Что мажет строку.
    Муза.
Меня посетила муза,
Ну что ж, - "Спасибо" - ей скажу.
А можно еще чаю?
Немножечко спешу?

Возьму я сахар в ротик,
Глотну чайку еще.
И с музой до полночи
В себе костер я жгу.

А дальше спать я лягу.
И сладко будет мне, 
Что пили мы с ней чай.
Приснилось это мне?

Да нет же. Вот сижу я
И с музой пью я чай.
Она мне подливает,
А я любуюсь -  рай.

Как я ей нравлюсь очень
Строкой бегущей в даль.
От слова к слову - очень, очень,
Ведь нравлюсь ей я сам!
    ***
Еще одним куплетом
Скажу я проще так, 
Что жизнь такая штука,
Что я не знаю сам, как так.
Как ярко солнце светит,
Плескаются в воде мули,
Мне видно это ясно,
Но кажется во сне.
И как я это помню,
Мне мила эта жизнь.
А как забуду скоро,
То как метеорит, 
Который все сгорает,
Да ладом не горит.
Но бездну прожигая,
Еще летит, летит.

День пожилого человека.

На папертях, в мекишке,
Иду и набиваю где-то шишки.
Я в даль иду, не зная окончания пути.
Иду и поднимаю выше очи:
Как мир прекрасен в этот вечер сочный,
В День пожилого человека,
В вечернем дне заслуга как нарочно,
Прекрасный день и вечер неземной.
День тех людей, кто берегут покой.
Пройдя большую жизнь земную,
Им не наука жить.
А значит помнить пожилого человека,
Уметь им становясь - большое слово "Человек"
На сердце у себя носить.

    Уходят года.
Просто так бывает.
Снег идет и тает.
И ложатся хлопья вновь.
Годы пролетают.
И былое в памяти, как сон.
Но желанию прикажешь?
А душе не скажешь,
Если хочешь оставаться молодой.
И глаза, как лучики зажгутся,
И в улыбке все морщиночки не в счет.
Просто так бывает, так бывает;
Так, когда твой праздник предваряет
Все желанья и твоей души покой.

    Милый человек.
Привет, мой милый человек.
Как ты живешь после разлук и встреч?
На сердце без тебя тоска.
Я был в ухабе дел, но помнил о тебе.
Что есть на свете человек,
Кто дешевей в ларьке газеты,
Но нужный мне до боли человек.
Вот так на сердце без тебя.
Карал со дна или топаз добытый.
А проще - кровушка моя
И человек, который мною не забытый.
     Твои глаза.
Как лист, ложащийся на гладь воды.
Слеза стекает вниз и падает на дно небес.
А может, застывает, не найдя там влаги.
Как жаль, что небеса не могут передать,
Чтоб им вселиться и самим отдать
Ту легкость, что она живит для человека.
Так слезы радости, пришедшие извне,
Берут на высь и радуют глазами, что напротив.
В них небо и любовь, парящая,  как жизнь,
А может сила их взывает, но не видит Бога.
    ***
Кому строить планы доверить?
Кому жизнь не скромной назвать?
Товарищ и друг, мне скажи ты
К какому причалу пристать?
В окно постучалась эпоха.
Закончен двадцатый наш век.
Звучит удобный вип лозунг:
Титаник об айсберг разбит.
И здесь начались забеги,
Забеги на рыночный спринт.
Вот надо стране демократию,
И слово теперь динамит.
Стоят поколения в очередь.
Стоят за рабочим звеном?
Нет, жаждут построить карьеру
В кабинке с бумажным столом.
Кому планы строить доверить?
Ведь руки то вроде бы есть.
Но жизнь называется скромной -
Одна в ширине на двоих.
Кому строить планы доверить?
Кому жизнь нескромной назвать?
Товарищ и друг, мне скажи ты.
Я голос за это решусь сам отдать.
    ***
Писать в средневековье
Начал закон в главе,
Что будет всем народам
Дорога в колесе.

А ездить ли душою
На теле формул их,
Иль плавать рифмой музы
Спросили вы других?

Наверно, не спросили.
И начался прогресс,
Закован человечек
В железный колодезь.

А маленькой душонке
Дорогу в рай найти,
Не помогает мощь
Железной  каланчи.

Покрыт  наш мир путями, 
На папертях людей. 
"Карету мне, карету", - 
 Идут на зов страстей.

И уезжают прочь от солнышка, 
От речки и милых берегов.
Силясь на клетках полиса,
Где мир в кромешной мгле.

Где воздух сизый в яме
Столичных городов,
Им кажется приятней
Законов прохойдох.
 
И многие поэты 
Сейчас живут в глуши.
Наврятли, это точка,
Чтоб сдвинуть мир души.

Его нашли в секретах, 
Где музы не рушим закон.
Их двигатель бессмертный
Живущий  в рифмах звон. 

    Прогулка.
Прогулялся со щенком,
Осмотрел родимый двор.
Люди ходят по аллее.
Скажут слово - все милее.

Скачет песик по камням,
Скачет сердце по видам.
Шел ребячий хор, 
Нравился ему тот двор.

Шла соседка и сказала:
"Ну, порода, вишь какая".
Объясню себе потом,
Подрастет пусть Бим хвостом.

А испуганная мисс,
"Ой" - сказала. "Мой каприз".
Радуюсь я вместе с вами,
Дорогие односельчане.

Хорошо, чтоб погулять
Мог бы я еще опять.
Может радости удел
Со щенком найдет предел.

Ладно, завтра все заботы отложу
И пойду я поброжу, 
Погуляю со щенком
И вернусь опять в свой двор.

    ***
Ночь налила бокал вина,
На этот час одна
Приятно вспоминаю.
Наш очажок у рая.

Я вспоминаю он и дочь.
Я вспоминаю дом и ночь. 
В нем пламенный любви костер.
И радость мира в нем.

Окно не занавешено,
Я жду, что  буду я утешена.
Одна я пью вино ночи.
И стук мне слышен далеко в груди.

Я так хочу тебя обнять.
Хочу вернуть тебя опять.
Но веру сохранить нет сил.
В глазах вдруг дождь заморосил.

Одна бокал ночи с вином
Я пью до дна, а дочке снится сон.
Мы вместе летом отдыхаем,
По парку весело гуляем.

И больно стало в пустоте.
Поэтому заплакала в себе
На небе звезд не видно,
И нет тебя - обидно.

Не верю, что ты не вернешься,
Не верю, что к другой набьешься.
Я буду думать о тебе
И пить вино на дне бокала.

Мечтаю, стук раздастся рано,
И ты вернешься, ждать лишь надо,
И я смолчу, и гнать не стану.
Ночь налила вина душе бокалу.
    
Моя девочка.
Ты девочка моя или принцесса.
Ты рыцарь или джентльмен.
Так жизнь порой сера и тесна, но из картин,
 Где есть  она и он, и с ними быль.

Вот скачет к ней он на коне, 
Закован в латы, шлем на голове.
Она  в шелках и лоске на балконе,
Встречает принца в моей роли.

Уже фрегат из дальних стран на горизонте,
В их королевство сто причин прибыть,
Но для нее причиной счастье может быть.
Такая милая картина, мне видится глазами лиры.

Жизнь  занавешена в оконце -
Как будь то бы картины  на земле под солнцем.
Он дорожит ей, что так светит лучик.
Она в смущении, глядит луною из-за тучек.

Пора ли рыцарей прошла,
Иль принц с принцессой на былые времена?
А так охота подарить себе и ей ту сказку,
Парящих в ней с любовью, как в раскраске.  

    ***
Бывает много признаков природы,
Бывает, ветер дует в пустоте  степи,
Бывает вьюга - лес бунтует.
Бывает ли еще такое?

Я сам художник никудышный,
Я виды видел, но не выше,
Чем глаз художника былого.
И удивляюсь я немного.

Я удивляюсь, как бы  ветер дует, 
Я кистью слова дуновение рисую.
Позвал он парус за собой.
Но тут и рушит он прибой.

Прекрасно слышу кречет птиц,
И ветра сильный мах,
И курс паренья изменяя,
Он вновь обуздан стайкой рьяно.

В полях он колос шевелит, 
Как дует и цветы черемухи крошит,
Как в зимней стуже застывает,
Я слышу, слышу и мечтаю.

Что птица я, и ветер мне дружок,
Что мой челнок, он здорово несет,
Что в поле я свободен с ним,
Что рушит волны бед, когда я им гоним.

Я не художник, но смотря,
Смотрю, как кисть из бытия
Дана мне может быть великим,
Чтоб словом рисовать природы блики.
    ***
Порою в сердце тесно,
Чтоб доброты частицу запустить,
Чтоб улыбнуться можно  было просто.
Порой довольным трудно быть.

И лучше, кажется,  ты жить бы смог.
Как будь то, все не по тебе,
На высоте в мечтах порог,
Как будь то, ты, конечно бог.

Есть все для жизни вольной.
Усилия немного приложить...
И ты накормлен и тебе удобно,
Лишь остается жизнь благодарить.

А ты зачем-то собираешь средства, 
Чтоб окружить себя хвалой -
Что дорогая куртка
И в доме у тебя паркетный пол.

И так живешь, копя.
Для тленья чахни от богатства.
С расстройством психики.
За модой хочешь гнаться.
И просыпаясь ночью от волненья,
Что мода убегает от тебя опять.
Ты превращаешься в животное из человека.
Забыв о главном, что ты человек.

Ну, где ж тебе о доброте понять.
Ты смотришь, ешь,
Не разбирая пищи.
Кусок не хочешь раздавать.

Как хорошо, что сердце
Может быть довольно.
Что мало надо, чтобы жить.
Что бы дышать, чтоб солнце видеть, 
Мечтать и добротой радеть.
Чтобы оставить все,
Пороки оградить, 
Впустив добра частичку,
Улыбкою судьбу благодарить. 
    Пророчество для Павлуши.
Слова и рифмы,
Видения, молитвы.
В них есть тоска -
Тоска об участи раба.
В них воздвижение,
Как стройка пирамид.
Слова, ведения,
Молитвы стих.
На образ в храме -
Они с вином в бокале.
Слова на кузнице -
Удары войны зова.
Еще же, как уроки бога.
Который, краски, 
Кисти и холсты
Всем раздает,
И ты рисуешь ими 
На холсте души.
И вот картина
Встречает меня снова.
Сидят в таверне 
Генерал, кузнец,
Умалишенный мракобес.
Они там задержались долго.
Откован меч,
Стратегией першит,
И радость злая
Все вершит.
Идет порочная война.
На сердце у раба
Слова без рифмы -
Видать такая же война.
И видит раб,
Они как заодно -
И воевать хотят
И ищут, где б одно -
Найти им чудо-столяра.
Чтоб гроб стоял и ждал,
И если не раба и бунтаря,
То мужика, служивого -
Простого батрака.
И после тысяч лет войны
Они живут
На кузнице в крови.
Не могут  ни чего
Куют мечи
И поминают - 
Пьют вино в речи. 
Звук в кузнице
Разбил слова,
Виденья все,
Молитвы до конца.
И рифма молота
И молотка поставила
Умалишенного на генерала,
А генерала в кузница
Последний сделал
Себя богом.
Сказав:  "Мечи
Ковать мы будем долго".
И думает тот раб:
"Вернется, после
Войн мужик,
Кузнец перекует 
Меч на орала.
И вновь слова,
Лазурь видений, 
Радость их молитв,
Тот город смех детей
Разбудит рано".
Зашел в таверну 
Раб-бунтарь
И вышел, рифмы
Хмель почуяв,
На холст души
Мазки обрушив,
Услышав разговор
В таверне у холма.
И заболела у меня душа,
Когда я вспомнил брата столяра,
Как мне найти его и оградить.
От смеси их вина.
Пусть слово, рифма,
Видение, молитва,
Предупредят,
И удалят от ада врат.
    Лесоповал.
Я в образы люблю перевоплощаться.
Я вспоминаю, на водителя учился я.
Теория и практика, потом экзамен.
Кто знал, что будет после лес, повал.

Я сел за руль авто, который 
Подарил мне папа и что потом...
Не знал, что это как ружье.
Которое стреляет, убивая человека.
Тогда мне было лет семнадцать в октябре.
Я в жизнь вступил и вот дорога.
Мне люди всякие наперерез
По перекрестку шли и шли, как все.
И кто-то выскочил на перекресток,
И может, с управлением не справился здесь я,
Или не знал я этот случай,
Когда на перекрестке слабый; сильный я.
В душе, а верно грубой душенешке,
Я газу дал на перекрестке так безбожно,
И сбил простого человека, не хотя.
Попав на суд, себя коря.
Вдруг был наказан богом и болею.
Болею, будь то в сердце лес,
А у меня в руках нажевка,
И я, трезвея, мозоли раны наношу, 
И лес пилю, который  все редеет, не так как я хочу.

И вот пишу я, вспоминая это,
И думаю, что я больной.
И мне еще сказать хотелось где-то,
Тому, кто пострадал и стал врагом.
Что я спокоен, но не могу забыть,
Судьбу, встречая  за рулем ее,
Вновь выезжая на хорошеньком авто,
Урок усвоил я, что человек не вечен.
Урок такой я предам в рода.
Но я оставлен так, что суд окончен,
Суд с вымыслом реальных здесь картин.
А как я посмотрю в глаза истокам вечным?
Боюсь, воспитывала боль его, как моего врага.
Наверно, боль их боль моя,
Пока окончен срок, но я болею.
Наверно боль их, боль моя.
    ***
Стою на берегу.
Заходит солнце.
Природа засыпает.
Свет кадит.

В закате жизнь быть может?
Так не скажу - пока прохожий. 
Смотрю, тревожусь, мысль сверлит:
Обрыв лишь под ногами, а дальше речки монолит.

Я ведь не знаю,
Просто не пойму,
Когда я подойду 
К обрыву и уйду.

Смотреть охота в даль.
Как солнце, выполняя план,
Совершает путь свой,
Уходя и возвращаясь вновь.

Когда-то я за солнцем,
(Так хочу) оставлю горизонт
И в даль уйду.
Уйду со всеми, кто уже ушел.

У призмы  света жизни
Я хочу сиять
И у обрыва 
Потихонечку отстать.

Пока покажет жизнь
Пусть красоту свою.
И солнце, провожая, жду.
Еще я жду...

Иду я, поворачивая к дому.
Обрыв, и в тусклом свете ночь 
Со всей землей его захватывает снова.
Наверно, не показывает, часа ждет?

Наверное... Ведь просто я не знаю,
Когда придется подойти,
Не дай бог рано.
Пока же жизнь напоминает вяло:
Ты подойдешь и не увидишь наперед,
И оборвешься, словно осенью листок.
    
    Колыбель и ностальгия.
Спи мой город.
Бухта спит,
Лед сковал
Караваны из судов.
В воздухе мороз,
Дробит влагу -
Снег принес.
На опушке дети
Горку накатали.
Старый дибркатер,
Как старик усталый,
Инеем богатый.
Город в снег окутан,
В маскхалат одет.
Фонари горели,
Вдруг они погасли -
Подскочил на кочке 
Наш патруль всевластный.
Фонари зажглись,
Рано не погаснут -
На работе утром
Дворника покажут.
Спи пока мой город.
Встреча года скоро.
На краю у света
Есть кому забота -
Одарить мой город,
Пожелать спокойной ночи,
Снег убрать немного,
И проснувшись, вспомнить,
Как всего здесь много.

Она Оксана из "Вечеров".

Урок литературы у меня.
Задание простое -
Найти цветной журнал
С картиной человека,
Представив впечатления
В своих душевных закромах,
Исполнив партию из слова.

На ней колпак, но не колпак.
На ней накидка, но не то.
Она Оксана Гоголя, 
Ей черевички так давно -
Жених достал, как в сказке,
К сожалению, которой не творю.
Она гадает в Святки, а точно -
Солит помидоры в кадке.

Не верю в колдовство,
И мне ее лицо, 
Напоминает крепкую горилку.
И хитрый добрый глас,
Навеянный сказанием
На православный нрав,
И Киевскую Русь,
Нагроможденье бус рубин,
 Красу вечерних хуторов, и блин.

И пусть я словно черт,
Она как баба потешная.
Ведь увязался - роль такая.
Веселой женщины краса,
Как будь то молодость ее
Бурлит, как подо льдом река.
Для рифмы лишь 
Красивая аркада,
Как в Гоголевских "Вечерах" 
        Под Рождество.
    Смех, наука или пропащая жизнь.
Какая жизнь смешная шутка!
Или кому-то может быть наука?
Боюсь, что для кого-то пропащая раба.
"Да", - говорят: "Не сладкая она".
Да вот и я смеюсь над нею никудышной.
Еще б - дитя, и видя вишню,
Две ягодки из муляжа и "языка" два листа.
Смакует и рисует их  на холсте  кистью.
Смешная штука, горе  и наука.
Смеясь, голодная и скаля зубы,
Нашла божка и в первый класс тянула,
Учила, видя, как малец усваивает ее хмуро.
И вот и я поэтик - горемыка, лижу листы,
А стану в них вникать и думу думаю,
Как взять их смять 
И превратить их все в бумажную котлету.
Я ем котлеты и стихи пишу,
Пишу что жизнь пропащая - чешу,
Она пропащая, когда остался без всего,
Пока ж тарелка ждет, я стих пишу еще.
    
    Созвучие с морем.
Тифон гудок отдал в простор и стайки чаек  крик был изумлен.
Красавец сухогруз из рейда в порт зашел наполнить трюмов дол.
Он курс поведал Сауз-Ист, накаты волн двух океанов.
Чиф старый уж не раз водил его в другие страны.
Порт Шри-Ланка, в Японию и в Малоазийские края,
И в старый город Сингапур. Из Индии со стапеля красавец шел. 

Он был во фрахте, как испанский конь, такая была роль.
История? Отчасти, честно, есть и вымысел, друзья.
Но - к сожалению, реальной нет картинки у меня,
А лишь спокойствие в душе на море, в слове - корабле,
И в бриделях привинченных на "шхуне", и крене  времени, где люди.
Еще рождение вопроса, что там, в крови с сигналом "СОС"?

Любовь к отваге? Нет, мой бог, это зов воли, об именах на сваренных бортах.
И вот, казалось, дружу я с вами, размашисто, пройдя словами,
Пройдя по нравам волн, которыми я возбудил бриз-интерес,
А может, шторм ненастья, туч навес, набился в гости к вам.
Хотел я плыть из каторги судьбы и крикнуть в трюмах маленькой души,
Чтоб милость зова  моря направила людей на тихие просторы. 

Поэтому судьбы согретой и все ж далекой.
Поэтому судьбы, где ждут и дни, и ночи.
Она не напугает расстояньем, между прочим.
Пусть не явно, но есть же здесь желанье плыть из мочи.
Пусть я сказал напыщенно и с рассужденьем;
Ты, друг, внемли - не все случайность с наважденьем.
        II
Один малец был смугл, когда загар сложил желток и фиолет.
Он видел море, жил на нем, отец моряк  - он  в след пошел.
В пути его с младенчества нашли лишь мели и островки земли.
Снимался с них, буксир тянул, сейчас он в музы огоньках тонул.
Причал, корабль, море - атрибуты на стихе, лишь только здесь все о душе 
Нет там отваги, пустяков, есть у него стих "капитан" и слог.

Пока суть ждет, другим словесным зовом - порт.
Скажу, что други видели в его улыбке того, кто колит лед,
И умолкает тор забот  - от уха к уху ямочки и рот.
Прокладывал бог  курс в другую сторону мой сердца кросс.
Пророчили ему: "Пройдя курс "жизнь", он будет карьерист".
Другой родился он порой, встречая тех, кто обречен.

Кто обречен на смерть или спасенье в этот час,
Но обречен, судьбой влечен, гоним на риск,
Его причал, как жажда встречи или иск .
А так же ищем тех, кто ждет, как видно берег или порт.
Найдя во мгле искру стихосложенья, пишу и оставляю пену рифм,
И вот теперь все обо мне, теперь другой залив и рейд.

        III
Япония. Давно подали трап, фрахтовый в порте.
Капитан находит карго-план - загружен смесью из руды.
И путь в Малайзию, где тесно, там есть завод,
Там шьют халаты для муллы, там электроники кущи.
Во фрахте из Калькутты со стапеля - забота  проложить курс и рейс.
Разгрузка концентрата, лить кузова Ройлс Ройлс  для лидера миров.

И вот развилка и окончание границ, у островка  причала нет.
И капитан запрашивает диспетчеров, чтоб путь держать не в этот порт. 
Скажите в позывной код "Ангел", с кодом "Авто"  "Кашмир" не подойдет.
Эфир в словах для судна "крыльям мах".
Но капитан на этот раз не сделал ими этот взмах.
Нет правила для вас, друзья, бывало так - наверно, точно - да.

Во время сложное вас затащили б в лагеря.
Теперь все позади, теперь другая шла война.
По сути, главное не мир, а тот, кто может ждать.
И я с улыбкою на фото жизни не гляжу с надеждою опять.
Улыбка для меня пропала,  в глазах отца увяла.
И мне отец напомнил все сначала.
        IV
Я понял, как отцы хотят, чтоб ждали дети.
И вот сигнал в крови моей мне начертал картину этих дней.
Прости, хочу сказать я папа, прости плута,
Кто рылся в карте, кто гнался за авто, держа в руке карьеру.
Теперь ты жди меня, теперь я не смущу размахом бреда,
Но сожалеть лишь поздно буду, твою тюрьму я помнить долго буду.

"Код"Ангел", просьба выйти к нам в эфир,
Запрос на курс, который мне предложат, я в Желтом море и готов".
"Да, курс другой, прием на этой частоте, меняем  порт уже.
 Услышите ваш код, разгрузка будет, порт вас ждет".
Идет копчение дизелей из труб, "Кашмир" течет в волненье ветерка.
И мне осталось, не робея, сказать, что путь спасения обмерен.
        Мне надо отвлечься.
Есть старые постройки в Петербурге.
Есть там река Нева и разведенные мосты.
Что дышат и, кидая взглядом, кричат: "меня останови"!
А памятник с Петром и фаворитом
Стоят и ждут другого всадника или жильца, 
И согревают память вашего поэта,
Который, несомненно, знает это,
Ведет войну за думы чистоту, вникая в мысли кривизны,
Как император Петр первый турецкий брал Азов, наверно.
И бреет бороды бояр, как оставляя слоги вам,
Укладывает камни на Дворецкой, под навигацией словесной.
И он  влюбленный фаворит, как будь то, уязвляет взглядом,
Спешит на ложе Катерины и разгоняет  им завистливого пана.
Бросают они мертвый взор прохожему с зонтом,
Юнцу, который заражен огнями ночи.
Спешит в метро залезть и остановку сделать.
Петра и Павла крепость на обратной стороне узреть.
Он бродит, распрощавшись с другими сутками в ночи
И хочет постоять на парапете.
А может,  на мятежную "Аврора"  посмотреть
И в Белой ночи подарить ей  мысли где-то.
Желая видеть фокус этот, когда в ночи так много света.
        Мало пользы.
Какое счастье быть свободным!
Наверно, мало пользы -
Услышать удар гонга,
И бить желанье поздно.

Сказать: Печальней участи мне не найти -
Бить в сердце гонг, но не идти,
Сидеть, мечтать, сложив на теле руки,
Себя бить в гонг и утопать же в скуке.

Наверно, лень, наверное, тоска,
Наверно,  холодом знобит меня.
Удары гонга в сердце для кого?
Мне задают вопросы, как  одно.

Наверное, услышал звук,
Который разбудить не смог -
Напротив, развиваясь сразу,
Он убаюкивал от разу к разу.

Теперь ручаюсь об заклад,
Кого-то гонят в даль,
Где их опять загнать хотят.
А я свой гонг счастливо слышу.

В нем сладка речка в даль бежит,
И ветер с сеновала степью дышит.
И я, заснув, так сладко сплю.
Не слышу звука монотонного, творю.
    ***
В рубине цвета ордена Победы
И искр салюта в городах,
В глазах тоски утраты,
Когда, отец и дед, и брат
Остались на полях разлуки,
Что было у баталий врат,
Победной песней на земле промолвим
О памяти, тех рат -
Стоит простой, отчизны русской,
Алеша - наш солдат.
И седины  солдат пороша,
В моих очах роят вопросы:
Что в прошлом было у тебя, солдат?
Не знал ты, что года смелеют.
И вот уже богат детьми.
Внучат берешь на руки,
Но вновь встречаешь страшный звук войны.
Как будь то, переправа, бой под Вислой, Эльбой -
Теряешь и сейчас друзей, как и тогда,
Освобождаешь землю и сеешь доброе в века.
Наверно, есть у жизни сейчас плены,
И есть места, где надо бой терпеть,
Терпеть на время, к радости победы,
Когда встречать тебя, 
У близких и далеких радость есть.

    ***
Какое было наважденье!
Писать в мученьях угрызения стихи,
Которые, бредя, отняли взгляды очей карих,
Но разбудили тленье в пламя, 
Как будь то, отрезвив сознания восторг.

Я каюсь в них без сожаленья,
Любя творить без угашенья,
Не по примеру искр с костра,
Бравад теряющих тепло добра.
Теперь все ново и давно.

Я музу пепелю и приступаю,
Жалею безутешно и корю,
Что спешно с ней себя веду,
Но вновь ее боготворю.
И вдохновение ищу. 

Ищу глазами стан в подъеме волн,
Каприз и погружение в шторм,
Вулкан желаний, пепел слов,
И страсть, которою живет душа
В виденьях ленного пера.
     
    Дура.
Набитая, пропащая, угрюмая.
Обидеть можно, укорив,
Остановив, пройдя в дела по горло,
Она ж стоит, дыханье затаив.
Стоит и смотрит  в горизонт,
Заоблачную даль и неба свод.
А мне бы ноженьки с горы спустить.
Как тут увидеть мне ее очей  картину.
Идет набитый, пропадающий,
Смакующий дорогу и угрюмый,
И думающий: "дура" на нее,
А сам дурак, но не в пример ее.

    Ода мужику.
Дела, заботы - пережитки,
Но все не в сельской стороне.
Они подобие кареты -
Всегда нагретой только на коне.

В поместной жизни я сельчанин
И глаз наметан у меня.
Вам рассказать, как живет стадо?
Не эта цель, друзья.

И вот дела, заботы, управление
Нашлось сподобить ауре села,
Заботливо, кидая в слово,
Я уношу на рифме батрака.

Одежда, по которой видят -
Встречать, иль не встречать тебя,
Вся нахлобучено одета,
И парадокс, что город греет мужика.

На выходной - прикид невзрачный,
Что дань кидает управляющим села.
Что ищет взгляд в тебе убогом -
Наверно я не полюблю тебя.

Ну что сказать тебе, накормлен, вроде,
Не вижу, что бездельничаешь здесь.
Да жаль, что есть в тебе убогость,
Но понимаю: требовать - не есть.

Нет прихвастов, чтоб у глубинки
Пеняли все на мужика,
Но если уж поэт обидит,
То стих, как рваный мех и млад вина.

Ну, чем тебе помочь усталый,
Собрать телегу и купить коня.
Кому нужны стихи немые,
Когда тебе не до меня.

Я жить хочу на беспредельном гневе,
Ругать всех, вся в своем селе.
Работа батрака  достойна, не калека!
Куда от гнева  деться вам, друзья.

Так на селе все в пережиток,
Когда хватай скорее вилами копны,
Овес давай коням и жни пшеницу,
Да поросят плоди, и думай о  селе.

    Дурная привычка.
Дурная у меня привычка, друг.
И марка, что держу натуг,
Чахоткой и хандрой заразна.
Ввиду привычки смертью не опасна.
И я чихаю на нее, хандрю, курю одно -
Курю я друг, как будь то исполинское бревно.
Не замечаю как давно,
И тяжело в руках дрожит оно.
Курю и ненавижу, но в магазин бегу,
С тобой, друг мой, курение беру.
Ушедшей моде ты уж не завидуй,
И модной зажигалке видной.
Я новую привычку для себя возьму,
Какую, точно не скажу.
Но не хотеть совсем иное,
Такое может быть со мною.
А лучше б не сигарою дышать,
И вещи их именами называть.
Тут угол у меня с сигарой на пути.
Я выброшу ее, не буду с ней идти.
Не буду, изворотлив для Минздрава
И продержусь, хотя бы пол квартала.
Недуг хоть не из легких,
Забуду тягу и налет на бронхах .

Так нужен я своей стихии?
Иль нужен  сигарете "Лира"?
Возьму привычку лучше чай глотать
И леденец сосать, да крепко спать.
    
    Пророчица и дева ива.    
Есть место у реки с плакучей ивой.
Она пророчица и дева на реке.
Которая льет слезы о малейшем
И призывает бога: защити.

Как день за год всю жизнь свою "девица" плачет.
Льет влагу во времена, в ночи не спит.
Ей жаль, как будь то лес и реку,
Поэтому, пророча горе, она льет слезы и молчит.

Стекают слезы ивы в реку и по течению плывут,
Несет река и растворяет слезы-воду, которые текут, текут.
И горе птиц беседующих с ней на высоте,
Передает плакучая судьбе и верит.
Кидая слезы серебра, надеется, от горя отведут,
Беда раз навсегда покинет.
В отчаянии ее падучих слез,
Взрастит ее творец на берегу, где будет тополь.

Пока не слышит бог пророчицу и деву,
Ее сестер, что вырубаются в лесу.
Она ж кидается в стихию:
Пологий берег сносит и вместе с ним ее беду.

    Зима актриса.
В морозный зимний день
Утешен я зимою - моею спутницей седой,
Зовущей в царство снега,
На поприще  простор и неги.
Где на равнине снежной  пыль алмазов,
А на деревьях веток насыпь, лист облип,
И дворник Дед мороз невидимой метлой  поземку будоражит.
Все временно и с тратой на выезде у зимнего театра.

Какую роль играет королева?
И что преподнесет ее игра?
Опасная транжира аншлага у двора.
Опять на сцене декабря.

Она зима актриса опять крошит, кидая снегом,
Не разбирая ничего, так заморозить на себе вниманье хочет,
Показывая сцену зимней ночи, и весело хохочет,
Кидая взгляд, который леденит нутро.

Вся из себя, повадки аккуратны.
И все ж ленива и бела зима.
Не хочет изменять, преображает снегом,
Заняв у влаги тонны белой неги.

Сижу в почетном ряде на спектакле королевы,
В его поре напета ею песня смело,
Со свистом в проводах, гуденьем ветра.
Наверно, близко занял в зале место это.
А завтра в доме галерея.
На окнах заморозь на обозрение.
Кричат с галерки: Браво! Браво!
И просят зиму не покидать их  рано.

    Черная метка.
Все рано или поздно кончится.
И буря с штормом, и аврал на корабле.
Стихия успокоится, хоть злится пена на волне.
Такое же и на душе случается, случается примерно так...

В Атлантике на широте английской,
Веселый разгулялся сброд пират.
Все в грани риска и наживы -
Такой уж необузданный был брат.

И как-то берег взял позвал пирата.
Остыл  и трапы  к берегам подал.
Стал рисовать картины, натюрморты,
Коз разводить и вместо рома  молоко употреблял.

Уж много пережито,
И сундуки, что вскрыты, жечь перестали душу моряку.
Вдруг громом с неба поразило.
Судьба пиратской черной меткой навестила бедняка.

И он, призвав стихию, нарисовал ее.
И помолился Посейдону, и в жертву заколол козла.
И на просторе судьбу перевернул хваленый Посейдон.
И мачты корабля низвергнул, все, поглотив, стихии в унисон.

И черной метки оверкиль нарушил планы,
Что моряка чуть не извергли в штормы зла.
Закончен гнев и смелый Посейдон правитель шторма,
Судьбу со злобой  в якорях скрепив, разрушил сброда планы.

С какой я б насталгией не смотрел,
Что был я в море многим весел, -
Сказал себе пират из мести,
А все же опрокинул свой я нрав.
    
        ***
Во всех чертах ее парение и грация.
В подъеме век - начало дня.
Зрачок лучистых глаз почти овация -
Сквозит на пламени свечи, маня.

Пройдя по летним улицам,
Она кильватер впечатлений породит.
И что-то на ее улыбке нам рассудится,
Как будь то, пробуждаешься, и свет кадит.

Наверно, безымянная, но в ней имен не перечесть.
И вечер - тень ее повальная,
И вздох ее - взмах крыльев птиц.
Я восхищаюсь ею и творю.

Признаюсь, в наступление полудня дня она вода
И к ней иду, и жажду я.
Но вот в закате наступают вечера
И с нею в расставании от афоризмов, 
Лишь остаются музы имена.

        Последний стих.
Последний?... Как печально,
Не верю в пристань без причала.
Уйдя на зов души, он в порт зашел сначала
И радость встреч оставил на прощанье.

Не обещал вернуться скоро,
Но ждать его хотел из моря.
Молиться как о страннике земли
Просил печально, хоть без стона.

Суровой жизни тот челнок,
Подвержен вихрям и тревоге,
Опять нет вести от тебя,
В просторе, не беда ли в море?

Из сердца мыслью выходил в простор,
Который я, а ты лишь стих простой.
Там есть колокола, огни светил,
Найдешь ли ты свой дом по ним.
Опасна у меня игра, когда стихия - мысль одна,
Мне отвечает в вести странник из морей,
И гордо обещает, я жив, вернусь, хоть тысяча чертей,
Хоть сундуки и море рома.

Отважный стих, что ищешь ты в просторе.
Я ждать тебя без слова-горя не зову.
Мне повстречался ты в заливе на беду.
Казнить тебя решилась муза, и опрокинуть тормоша.

Прощай последний странник,
Не буду я пленить тебя.
Бродяга ты причал оставил,
Стихия на просторах ждет тебя.

Не слышны звуки у прибоя берегов,
Огни маячить перестали,
И волн накат бьет в борт.
И паруса рвет ветер пьяный.
         
    Сказка.
Вкушаю сказку во сне ночи, кот дремит,
Я ж  не кот дремать, мурлычить.
В созвездиях  имен сон звезды кличут.
Рисует кисть картины - в небе звездном мечет.
Смотрю я в звезды, вижу сон созвездьем млечным,
И всматриваясь дальше в небо, сплю.
Кудесник звездочет пугает мыслью пелены,
И видит, кругом заколдована,   вращаясь, белая комета.
И мне не суждено лететь в созвездие звезд альфа, бета.
Ведь круг планеты тайной меня притягивает и пленит.
Он не дает в дали мерцание звезды, узрев, приблизить.
И жизнь-красу в плену у злого духа  пепелит.
Кто выручать ее изволит из страха плена ночи?
И сниться сон, как в маленькой планете
Есть облако, но все не это,  а старец звездочет.
И он увидел во тьме небес  мое свечение, вот.

Поняв, что в плен попал летучий странник, 
Повеселившись на краю небес.
Сообразил беду, как успокоить, был умудрен.
И лестницу построить взялся и полез.
Он попросил у солнца узелок магнитной бури,
А также несколько сапог в дорогу до небес.
Чтоб успокоить гнев планеты, 
Одел он в сапоги летучий вектор.
И спутники с пучком магнитной бури, 
В сапожках из фарфора  направились в просторы.

Встречали море на луне 
И плыли в синеве  колец Сатурна,
И вот вне солнечной системы тот исполин,
Комету судорожно вертит, готовясь поглотить.

Задачи по решению протянута рука,
Магнитной бури узелок развязан,
Замешан в ослеплении Стрелец,
И исполин натягивает лук на вектор спутника - стервец.
Комета улетает и оставляет  восвояси гнев его,
А спутники, взяв сапоги, игрались в тетиве на луке у него. 
И вот летит комета, восхищаясь светом любящей его звезды.
Лишь кот, накормленный мурлычет, и будит звуком день в ночи.
    ***
Нам пишут письма небеса,
Не замечали, право, господа?
Рецепт простой: с природою дружить
И иногда на небо взгляд свой устремить.

В обедню, я скажу вам, носит ветер почту.
И если вы дружили очень с природой,
Хоть на краю земли,
То почтальон, запомнив адрес, 
Вам в облаке ответ укажет.
И вот я заглянул на небо - почту
Увидев еще летом утку на реке, 
Привет дождался от нее,
Всмотревшись в облако конверта, 
Там лапку-облако мне ветром принесло.
Скучает уточка по тем краям,
Что облетали с селезнем вдвоем,
Теперь их детки просятся на родину
И вспоминают с ностальгией  на песке свой дом.

Пришел, увидел, победил.

В России позади победы?
В России не видать проблемы?
России некуда идти?
Частично путь решенья не найти.

Все та же у нее проблема,
В ней много дураков
И по дорогам ходят с гневом.
Секрет  раскрыт не в прошлую неделю.

Когда все было б гладко,
Когда б ума палата,
То видеть не чего,
И не куда идти.
Частично путь решенья не найти.

Пока разгадывать загадку,
Не надо думать - правда матка,
Поэтому не лезу на перед,
И знаю, видишь - не идешь.

Еще в России мысли прячут в закрома,
Еще идти не год, не два.
И ждут победы на пути
России верные сыны.

    ***
Казалось, жизнь в людском потоке,
Сдуваема пылинкой от земли.
И словно, времени круговоротом
Тебя, как пыль уносит от судьбы.
Берет на руки пахарь колос,
И за него душа болит.
Уносит дол певучий голос,
И степью боль в душе звучит.
Ложится тень на цвет дорожный,
Что у полей красой кадит,
Здесь чей-то труд и жизнь проходит,
Пылинкой у судьбы летит.
Когда в душе прилив и воля
У переходов красок этих дней,
Напрасно, кажется, что с болью
Уносит пылью  краски с ней.
Я буду помнить мамин голос,
Волнующий до глубины души,
И поле, где усталый колос
Мене напомнил благодарностью судьбы.
Напрасно, правда, не поможет,
Летами "хоронить" те дни.
Зачем я помню и тревожит
Меня  простор полей Руси,
Ее хлеба, кресты погостов,
Что не забыто здесь в века.
Я буду, как поклонный колос
Благодарить тебя судьба.
    
        За мысли чистоту.
Опять печальной мысли у меня причал.
Уйдя из шторма дня и ночи,
Я не хочу, смыкая очи,
Забыть борьбу за мысли чистоту.
В обиде на судьбу, в бреду тревоги,
Что час тиши вершит порок страстей,
Настраивая в чувствах пелену тоски на сердце дома,
Судьбой, забрасывая за борт дней,
Он превращает в жалкого раба души и тела.
Я думаю, что лучше бы авралы шторма
Качали, будоража путь земной,
Рвались бы паруса и били волны,
И бал стихии восставал бы за бортом.
Тогда бы я не унывал от скуки,
Боролся и любил причал в разлуке до разлуки.
Когда б накаты волн топили провиант,
Я б рисовал картину шторма,
Где будь-то, в храме бог,
Забвенно опрокидывал поклоном томным,
Корабль жертвенный в бушующем  просторе,
Голодный, беспощадный Посейдон на море.
И вот опять подули ветры, учили волны берегов,
Меня, связав в рангоут парусами,
Как будь то в мускул прок,
Чтоб брать у жизни труд в стихии,
Спасаясь как бы лености портов,
Учили, убегай в святых святые,
Старайся в мысли чистоты оков.

        Она в приливе откровения.
Она в приливе откровения,
Как ждет поднятия воды,
Чтоб взять его от мели тления
И унести подальше от земли.

Его час в свете полнолуния:
Встречает все потоки слов,
Боится отойти в смущении
И обещаний разных полюсов.

Природа здесь непредсказуема,
Кто должен руку ей подать?
Она в приливе откровения,
Ждет многого и много может дать.

Подобно монолиту в волнах, 
Которых власть в прилив могла
Все ж разбудить застывший парус,
Она его с собою позвала.

Она в приливе откровения,
Признания к нему в любви.
Все так же верит и молитвенно
Зовет его приливами в ночи.

Она в приливы откровения,
Когда снимаясь, он с мели,
С ним оставляет пристань бренную
И где-то вместе бродят до зари.

        У отношений слуг.
Есть незаметный люд без привилегий.
Ему не надо гнаться за добром,
В его уме нет искривлений,
Он думает о долге неземном.
Такие издревле в Руси водились
У воздвижения ее границ в миру.
Смотрели будущим на ветхость
И строили "мосты" годами в глубину.
Теперь их имена увековечены в просторах.
Они, как пограничные посты нам говорят:
"Здесь не было дорог, теперь здесь город
На истечении веков и встречи нас ".
Первопроходцы и военные, ученые,
Писатели, учителя, врачи -
Великие служители,  народ святой  Руси. 
В них воскрешение любви к отечеству
И продолжение нелегкого пути.
Есть на могилах тех заслуг свидетельство,
Которым люди, вспоминая, смирно говорят,
Как будь то,  жизнь текла божественно:
"Он чистый сердцем - Бога те узрят".

Такие рассуждения о них почтительно,
В которых есть и к нам тропинка бытия,
Сложились из риторики в стихотворении,
У отношений слуг, где и моя земля.

    Атлеты душ.
Как покупая в два конца билеты,
Находишься не только в городах, у разных мест,
Переселяешься во времена с другим устоем,
Встречаешься с героем "книжных проводов".
Наверное, большой писательской энергии
Хватило бы, чтоб свет зажечь,
Раз пишут отзывы в стихотворении
Простые потребители их пьес.
А может, и художества источник вдохновения
Все тот же ручеек из родника тех лет,
Как у меня, испив его однажды,
Не думаю обратно брать билет.
Я вдруг случайно понимаю,
Что труд, который существует сотни лет,
Переживал в подъеме не холерик,
А жанра тяжести духовной был атлет.
Тогда стараясь, жизнь с душой заметить,
Что ты еще в подъеме духа сил,
Не расстаешься с новым местом в книге,
Переселяешься из ветхих мест,
Меняешь образ жизни, став "спортсменом",
Хотя бы начинаешь просто так болеть.
И тот, кто был в тебе с литературным чтивом,
Вдруг поднимает уваженья интерес,
Становится учителем урока нравов,
Врачует душу от различных бед,
Как жанра тяжести души простой атлет.
        
        ***
Мне трудно разглядеть обыденность картин.
Я так привык к их обиходу,
Мне ясно видеться исход их монолога
С формальностью и исключением причин.
По алгоритмам в чахорде задачек
Мне понимается, проходит весь прогресс.
И трудно обратить тот номер круглый,
Который будь то, гильотиною повис.
Число на памяти простое измеренье,
Но превращает человека в ноль,
И если ты считать умеешь,
То видишь, что без палочки иной.
Такой, как мячик круглый, что тебя обходят
Все те нюансы бытия прикрас,
И катишься по коридорам власти,
Где начали давно тебя пинать.
На ноль поставить лишь осталось
В рулетке свой весь капитал,
Чтоб пригодилось алгоритмам
Тебя найти источником начал.
Один из всех нулей стечение,
Такая жизнь у барина с харчевней.
Такая жизнь, где разглядеть мне сложно
Что вместо грязи князи тоже.
Еще раз палочкой волшебной не поможет
Тот, кто дал золушке тот босоножек,
Ведь ножка, как инфляция растет
А жизнь без принца все идет.
Куда докатимся, к чему все приведет?
Вы спросите, ответ давно готов:
"Вы  заплатите и проблема пропадет".

                Мой кумир.
Мне кажется в моей глубинке,
Куда занес судьбы поток,
Есть отголосок той картинки,
В которой мой кумир живет.
Он так же видит ширь простора,
Мечтает томно в сентябре,
Большой переворот в душе опоры,
Переживает от прочтения "На дне",
Не укоряет, хоть венец колючий на челе.
И здесь же, как в душе свободной,
Живет любовь с ним на земле,
В которой тем же заголовком
Воздвигнут крест в ее судьбе.
В ней есть и славный подвиг ратный,
И сизой дымкой в пелене
Она томиться на закате,
И мысли о такой же жизни жалкой
Ее волнует на селе.
Кто здесь живет у отголоска?
И думаю я все о нем,
Что тот кумир не сотворенный,
А жизнь души в себе самом.

Барин и часы.
Жил в почине склонных лет старый барин,
С неуклюжим телом он носил разные кафтаны.
Заслужил в своем роду титул чинный от прадеда.
Был не жадный и в карманах гамом деньги.
Путь прошел в своем цвету с женой, ныне же покойной.
И случилось на душе как-то мрачно, но спокойно.
Думы были впереди: скоро - уж не долго и туда дорога.
В жизни сделал много дел, словом не обидел,
Дочь была особа, знатная, красива.
А сказать ей все пришлось на бумаге словом,
В завещании его содержалась воля.
Написав о тысячах рублей в завещание для Груни,
Ей же сто крестьянских душ положил он в суе.
На сиротский дом вложил акции стальные,
Мимо делом написал: пусть имение большое,
Груня, ты его продай - в городе другое.
Ну, а если  муж делом здесь займется -
Буду знать: кладбище с могилой не пройдется мимо.
Мрак рассеялся и в этот день силой еще полный,
Наказал, чтоб готовили коней, уезжать к сестре жены покойной.
 В пятницу страстную почивал еду простую.
Положил конвертик в сейф и нотариус заверил.
Начал проходить к порогу и часы заметил:
Как же механизм устал, кто бы не сказал:
Пережить их довелось. Не идут, чтобы унес.
"Часовщик есть, барин," И унес крестьянин.
Приключением довольный в путь поехал долгий. II
С взглядом удрученным ехал барин в поле.
Думы в жизни все поспели, как на поле всходы.
Урожай то соберут - вот и Божья воля.
Не поест в амбарах тля, вор не подкопает.
Для себя ли жил за зря, только поле знает.
Бог даст - будет урожай, даст и будет воля.
Лишь бы тяжкой не была, как и у покойной.
На развилке столбушок о У- нском помнил -
33 верста - скоро тетя Груни встретит хлебом, солью.
Пыль столбом, экипаж и барин наверстали гари.
Растворилися глаза в счастье видов спящих:
Речка, бабы полоскают и пригорок избы возвышает,
Здание вокзала, от столицы "два квартала".
А по переулку хижина сестры, сад, плодовые кусты.
Чай варенье, вялиная рыба, пиво.
"Чудно жили и живем, чудеса встречаем,
До тебя добрались дорогая Варя"
Мимом дела- то, да сё - разговор короткий.
И припомнили дорогу - сколько их и все ведут туда, где есть горе.
Разбежится черт к земле и проникнет в стольный,
Будет сила ль мужика у хозяйской воли.
Не волял бы дурак царь иноплеменный.
Знали все, что войну довести посмели.,
Когда был Наполеон во дворах Московных.
Обо всем сказать - между строк, а сейчас довольно,
Как,часы пошли назад возвещая больно.
III
Ехал барин, думал: скоро, но длинна дорога.
Пережитое в сердцах о родимой Груни:
Вот и выдал дочь, не свелось покойной видеть зятя - жизнь раскольна.
Помнил барин злые щи, что хлебал в поместье, 
Думы были все у тестя, как жить зятю и невесте.
Будет  штопать и мутулить - неужели караулить.
На селеньях,  городах - много нас хозяев,
Есть при всех теперь забота - думал барин.
Что ж так рано те часы век мой насчитали,
Крест такой у них - устали - сделают и проживу еще, заведу их... але?...
Ехал барин скоро, возвращаясь думал много.
IV
Свет забрызжал рано  - отдыхает барин.
Постучался в кабинет росленький крестьянин.
Барин спит и нет и мук. А часы стук, стук, стук - отчеканивают досуг.
Двери приоткрыли и тогда лишь известили:
"Барин умер и денька не пожил, всех увидел - пожил."
А часы идут - ни кого не гложут.
Дети после сорок поминальных за кордон обвалено.
Барина могила - не приняла вида,
С тех пор затерялись по рассказу те старинные часы,
Что остановились и опять пошли.

 Задумываюсь.

Быстро меняются взгляды,
Быстро текут времена,
Но в паутине рутины вдруг новость,
Редко услышишь когда: Ушел на века.
Вроде в устройстве психическом нет предпосылки на то,
Чтобы судить и критически слово бросать вслед того.
Но ненароком задумаюсь: Как там они без весны.
Есть ли там холод, и в сырости мокнут они на дожде.
Есть ли плоды у безвыходности, что направляет их вне
Или там дно, высота – пик невидимости,
Что затерялись в углу хламом в избе .
Жизнь не понятная с возрастом.
Я не пойму старика в выходной,
Кто засмотрелся в свое чаепитие,
Думает: Завтра опять выходной.
Мне открываются все горизонты –
Вижу я солнце, а ночью с луной.
Хочется их быть свечением,
Только все чаще мы ждем выходной.
Я понимаю испытанность.
Лучше шутить над собой.
Будет мне там или холодно, сыростно,
Вдруг сапоги не найду под рукой, 
Что же я буду делать от сырости,
Только что чахнуть и слыть голытьбой.
Мне и в взаправду не слышалось,
Чтоб человек был немой и глухой, и слепой.
Видно еще не услышал я: Бери сапоги с собой.
Жизнь ведь не просто кудесница, 
Или Емеля с печи – чтоб по велению, с барщиной –
Ехали сани одни.
Вот и задумаюсь временем: Как там  не им,
А как мне вспомнить о их безжизненных,
Слово промолвить: Иисусе Христе,
Видишь ты, если безвыходных, то помяни.    Как я на пасеке побывал.   В перепалке слов не тесных, В шуме ругани немой, Соучаствуя телесно жестом, Словно палка под рукой, Сам не ведая вкус боли - Терпишь или нет её, Ты дымишь в глаза соседки, Будь то пчел на медонос. Доставая свою рамку, Гонишь мед, что злом нанес. Вышел так во свет чудесный Как на пасеку попал. Пчел встревоженных пощупал – Недовольство источал. Рои мыслей полетели с ульев лет, На кустах судьбы обсели И боюсь: хозяев нет. Весь покусанный зла жалом, Яд их, чувствуя в себе, Винипух я окрыленный, Возвращаюсь вновь к мольбе. Вот такое приключенье  среди дня. А за бизнесом известным только нет меня. Я боюсь, как ладан черт Злых и добрых к добрым сот - Надо думать, когда любишь мед.

 Говорит тебе мудрец.   Жизнь под теремном всевластным, Аксиомой  пролегла. «Дважды два» усвоить  сносно- Что «четыре» в нем пора. По дорогам  же несносным – Сильно правило едва. Лишь в речи замысловатой – Помощь здесь у простака.
Жизнь шатнулась в пропасть горя – Как найти подход?

Не исправить горе словом, Что такой твой рок. В слове мудрости -  запасы, Простота, урок. Говорит тебе мудрец: Не склоняйся или ты глупец. Потому что в горе ты слепец. Видишь правило не для себя. Если говорят тебе слова: Не склоняйся, горе из-за зла. Позвала тебя потеря бытия. Если да, то это сети для тебя. Их не видно даже птице, Попадает ведь  туда. И не обязательно, что горе. У него пора. А что происходит в нем Это жребий твой. Как бы говоришь ты с ним: «Жребий я не буду с ним делить один» Позовет тебя с пути сего Мысль, что есть одно… Жизнь облегчить, боль убрать… Жребий с этим полагать. Бечева, кусочек мыла, Сук и наплевать. Но делил ли жребий свой ты Или звали убивать. Или там добро чужое И с собою воевать. Буду там делить я жребий, Другом, братом звать. Вот такое горе в слове мудреца, Наставление отца, Как прекраснейший на голову венок. В слове матери завет – Украшение для шеи цвет. Не склоняйся, хоть и сети не видны Завладеет вкус наживы, не увидишь ты. И отнимут сети  жизнь судьбы.