Забытый витя. Главы IV - VI

	Автор: Saveliy 0
Чем чаще Вы делитесь стихами в соцсетях и блогах, тем больше Вас читают!

4.

На новом месте Витя обжился очень даже неплохо. Сначала жил у своего спасителя, а к лету снял отдельное жильё. Избушку была – сущая развалюха, но до осени вместе с Демьяном они худо-бедно поправили осевшие углы, перекрыли текущую крышу и перетрясли прогнившие завалинки. Стены обмазали толстым слоем глины и побелили, а наличники на окнах выкрасили рыжей охрой. И дом снаружи выпрямился, посветлел, и даже, казалось, заулыбался, словно безмерно радовался вновь приобретённому хозяину. Маленький, в пять соток, огород был аккуратно вскопан и засажен всякой овощной всячиной. В самом доме обстановка была спартанская, но для неприхотливого горожанина одна комната с настоящей русской печью и голубенькими занавесками на двух небольших окнах казалась хоромами. Из палисадника во внутрь ласково заглядывали раскидистая черёмуха и стройная рябина. Больше всего Вите нравилось, что это было его отдельное жильё.

Понятно дело, что к новому поселенцу многие проявляли интерес. Первым, скорее по должности, чем из интересу, явился председатель сельсовета Габузенко и обстоятельно расспросил новичка, что да как. Выслушав ответы, остался доволен – пожалуй, с таким сельчанином проблем не будет. Наоборот, в новом отопительном сезоне в комхозе появится первый квалифицированный кочегар, к тому же и непьющий. Потом под различным предлогом заходили то соседи, то одинокие женщины, то праздношатающиеся мужики в надежде найти спонсора для бесплатной гулянки, и со всеми Витя был вежлив и благожелателен, но каждый посетитель уходил с чувством, что за тихим, спокойным разговором, они не разглядели чего-то главного и важного. В конце концов, село вынесло свой общий и окончательный вердикт: «не от мира сего». И не то чтобы его сторонились, скорее сам Витя создал вокруг себя некий круг, за черту которого посторонним не было хода. И только кузнец Демьян был желанным гостем и собеседником в любое время суток. Для него двери маленькой избушки всегда были открыты.

И то сказать: в нескладной, во многом неудачной Витиной жизни никогда не было такого настоящего, сильного и великодушного друга. И дело даже не в том, что этот человек спас ему жизнь – это, наверное, всё-таки случай, не более. Пожалуй, впервые для кого-то всеми забытый и брошенный Витя был интересен не по обязанности, не из любопытства или корысти, а из простого человеческого участия и любви. Первый раз в этом жестоком мире его не потеряли, а нашли. И не просто нашли, но и помогали ему, заботились о нём и уважали как личность. Неудивительно, что Витя души не чаял в своём друге и покровителе, а Демьян в свою очередь относился к нему, как к младшему брату. Только в одном расходились друзья-товарищи – в вопросе о семейной жизни. Старший наставник полагал, что без бабы в доме нормальному мужику жить негоже.

- Жениться тебе, Витя надо, – в который раз говаривал он. – Одиноких баб на селе – пруд пруди. И не все ж они с мокрыми хвостами бегают, есть и такие, что блюдут себя, а мужской руки в хозяйстве нету. А ты и косить научился, и работу постоянную имеешь, да ещё и на калымах зарабатываешь, так такого с руками, с ногами оторвут и под божничку посадят. Добрый-то мужик нынче перевёлся – одна пьяная блохота по России скачет. А годы твои подходящие, глядишь, и своего ребёнка, наконец, на свет произведёшь – всё не зря жизнь прокатится.
- Да не могу я, дядя Демьян, – отговаривался крёстник.
- Что не могу? Ты что, болен? Или по-мужски слаб?
- Да нет, – краснел Витя. – не в этом дело…
- А в чём же тогда? – настаивал кузнец.
- Так ведь, некоторым образом, женат я… А вдруг Клара захочет вернуться, а тут никого не будет. А так хоть я…

Демьян возмущённо стучал своими пудовыми кулачищами по столу, от чего чашки с тарелками обиженно подпрыгивали:

- Так она ж тебя в аэропорту как щенка паршивого забыла! Помнишь? Неужели ты думаешь, что она когда-нибудь вернётся к тебе? Да не в жизнь! Ни к тебе, ни в Россию-матушку. Эти, которые поуезжали отсюда, они уже навсегда порченные. Они скорее на Бродвее с голоду подыхать будут, чем в наши грешные пенаты вернуться.
- Зря Вы так говорите, дядя Демьян, – Витя хмурился и чесал переносицу. – Я почему-то уверен, что те, кто уехал отсюда, давным-давно хотят вернуться назад. Просто, не все могут. Но когда-нибудь они всё равно соберутся и приедут. Если не они, то их дети…

Кузнец чертыхался, ругал про себя блаженного парня, но переубедить не мог. «Точно – не от мира сего!» – вздыхал он.

А тем временем городской чудик стал по-своему необходимым человеком на селе. Когда была у кого необходимость собрать импортную мебель или отремонтировать старую, починить газовую плиту или установить стиральную машинку-автомат, провести электропроводку или поправить покосившийся телятник – обращались к безотказному и старательному Вите, и тот выполнял любую работу быстро и аккуратно. Не отказывался одиноким бабушкам-пенсионеркам расколоть десяток-другой кубиков дров, съездить на покос или вывезти сено. Людей подкупало то, что цену он никогда не назначал, брал то, что давали. Иногда случались и крупные заработки. Это когда на большой калым его брал в напарники Стёпка Сопатый. С больших денег Витя покупал новую одежду и книги, для которых в доме была выделена целая стена со стеллажами.

В комхозе тоже не нарадовались на работягу. В его смену в кочегарку можно было не ходить и не проверять – ни одной жалобы от жильцов многоквартирных домов не поступало. Казалось, жизнь наладилась и вошла в наезженную колею. Случилось, правда, месяца за три до злосчастного колодца происшествие, которое для всех, кроме Вити, ну, может, ещё для одного человека, осталось незамеченным. Как-то в центре села к нему подошла молодая женщина и, краснея, спросила: «Вы швейные машинки чините?» А Витя словно язык проглотил. Просто стоял и смотрел на неё. Незнакомка ещё больше покраснела и уже собралась было повернуться и уйти, но тут Витя спохватился:

- Извините, пожалуйста! Где Вы живёте?
- Улица Строителей, дом двадцать семь, – женщина с сомнением посмотрела ему в глаза. 
- Хорошо, я приду. В шесть вечера Вам удобно будет?
- Да. Я как раз полшестого прихожу с работы.
- Я обязательно буду, – взволнованно подтвердил Витя.

Со швейной машинкой он разобрался быстро, за что благодарная хозяйка спросила, не мало ли ему будет за работу тысячи рублей? Витя враз стал пунцовым – он всегда смущался, когда разговор заходил об оплате, – и сказал, что ремонт столько не стоит, и, вообще, он с неё денег не возьмёт.

- Ну, как же? – растерянно ответила женщина. – Вы ж мне машинку починили, а я без неё, как без рук?

И тут всегда застенчивый мастер выдал такое, чего никогда в жизни от себя не ожидал. Охрипшим голосом он попросил:

- А вы меня ужином накормите, вот и в расчёте будем…
- Ужином? – Хозяйка вдруг рассмеялась звонким, почти девичьим смехом. – Да конечно накормлю! Вы котлеты с картошкой будете?
- Буду, – с готовностью отозвался Витя. – И котлеты, и всё, чем накормите.
- Вот и прекрасно! Тогда давайте знакомиться – меня зовут Аяруна Эркименовна.
- А меня Витя… Виктор Петрович…
- Вот и славно, Витя! Виктор Петрович.

…Этой ночью Витя долго не мог уснуть, ёрзал на своём жёстком ложе и время от времени тихо шептал: «Аяруна Эркименовна… Аяруна…» 

5.

…Степан Сопатый шёл по селу и вполголоса материл своего напарника. Сколько раз говорил ему купить мобильник, так нет – все деньги на паршивые книжки тратит. И что он в них нашёл, хрен малохольный! Теперь топай за ним в лесхоз, аж, на другой конец села! Хорошо, хоть люди подсказали, что он у директрисы начальной школы сливную яму ладит. А это, между прочим, его, Степана, калым был. Никто иной, как он прошлой осенью договорился с чёртовой Аяруной за двадцать тысяч слив выкопать, да кольца бетонные уложить. И сделал бы, кабы бес не попутал. На кой ляд он эту вдовую алтайку лапать начал? Хотя, как было не лапать? У бабы пять лет, как муж в тайге на лесосеке под дерево попал, а женское добро пропадает. Лучше бы уж не лез… Ловко она его тогда берёзовым поленом промеж глаз приласкала – целый месяц людей смешил фиолетовым рогом… А всё ж, ладная фигурка у это директрисы! Как у девчонки нетроганой…

А Витя шёл ему навстречу в рабочей одежде, перепачканной землёй, и тихо улыбался. Перед глазами всё ещё стояла картина задорно смеющейся Аяруны, читающей его нескладные поэтические опусы:

- Ты, Витенька, не обижайся, способности к стихосложению у тебя точно есть, но вот с размером в некоторых стихах не всё ладно. Да и с рифмами ты тоже весьма вольно обходишься.
- Так это же, Аяруночка, белые стихи, там вообще без рифм можно.
- Ну, положим, размер у тебя и в рифмованных произведениях гуляет. А давай, ты мне свою тетрадку оставишь, а я на досуге посмотрю и потом свои замечания по стихам выскажу. Хорошо?
- Ну, конечно, о чём разговор! Я ж завтра приду слив доделывать…
- А может, останешься? Я б твои любимые котлеты нажарила…
- Так я ж говорю, грядки у меня второй день не политы.
- Ох уж, эти грядки! Тревожно мне что-то, Витенька…
- Аяруночка, ну не печалься! Сама же сказала, что до ноября потерпеть надо, пока отцу твоему годовщину не справишь. Обычай есть обычай. Осталось-то всего нечего…
- Да, да… До завтра, мой хороший…

Мог ли Витя три месяца назад предполагать, что когда-нибудь будет называть эту невыносимо красивую и строгую женщину «моя Аяруночка»?  Тогда, починяя швейную машинку, ему и в самом радужном сне не могло привидится, что станет целовать эти жаркие и жадные губы, чёрные, бездонные глаза и полные, упругие груди…

От раздумий его оторвал гнусавый возглас Степана:
 
- Ну, блин! Я его полдня по селу ищу, а он улыбку до затылка навесил и идёт себе, прохлаждается! Дома тебя нет, в комхозе сообщили, что ты в отпуске. Я уже и в кузню к твоему лешему бегал, но у того очередной запой, ничего внятного сказать не может. Ты когда себе мобильный телефон купишь?
- А что случилось?
- Как «что случилось»? Калым случился срочный и денежный. Три дня повкалываем, и по пятнадцать кусков наваримся.
- Так это, Степан, – улыбка моментально слетела с лица Вити. – Я не могу…
- Что значит «не могу»? – опешил Степан. – Ты представь, три дня не очень пыльной работы и у тебя в руках двухмесячная зарплата шелестеть будет.

Но Витя был непреклонен:

- Нет, Степан, точно не могу. У меня своих дел полно. Может, кого другого возьмёшь?
- Это каких таких дел? – Степан ехидно ощерился. – У этой директрисы замороженной горбатишься? Плюнь!

Он хотел добавить что-то пакостное, но вовремя заметил, как закаменело и напряглось Витино лицо. Степан знал, что в определённые моменты малохольный тихоня мог быть крепче кремня, а васильковые глаза блестели двумя льдинками. В такие минуты он становился непривычно страшен. «Эге-ге! – смекнул Сопатый,  – да тут никак шуры-муры намечаются. Вот тебе и Витя! Вот тебе и «не от мира сего»! А эта сучка вдовая, смотри-ка, недотрогу из себя корчила…»

Надо было менять тактику, и пройдоха решил сыграть на извечной жалости Виктора:

- Ты Витя пойми и не обижайся, – Сопатый попробовал состроил жалостливое лицо. – Не мне этот калым нужен. И не тебе. Больно уж старики в колхозном краю окручинились, что в Макеевском колодце вода исчезла. Они ж всё начальство на уши подняли: «Отремонтируйте нам колодец, и никаких делов!» Власть-то им навстречу пошла, материал подкинула, денег на цепь дала – осталось только залезть туда, метра полтора земли со дна выбрать да сруб в двух-трёх местах поправить. Шибко уж, старики просили…
- Старики? – начал сдаваться Витя.
- Ага, старики, старики, – обрадовано прогундосил напарник. – Мне-то тоже, как и тебе некогда. Погода стоит, а я ещё только полпокоса осилил. Ехать надо, а тут делегация – старички, старушки… Даже твой Демьян их пожалел, шкворни для крепления углов выковал, – выложил последний козырь Степан.
- Дядя Демьян?
- Он самый! Ради такого дела даже на время пить бросил.

Витя задумался. Он уже понял, что отказаться не сможет. Но вот Аяруна… Он же ей обещал.

- Хорошо, Степан, – принял решение парень. – Только уговор: работаем от зари до зари, чтобы за два дня управиться. Встречаемся в шесть утра у колодца.
- Какой разговор! Ровно в шесть, как штык буду вместе с инструментами, – охотно согласился Сопатый. – Только ты это, – он просительно заглянул Вите в глаза. – Понимаешь, у меня ревматизм, я долго в воде и холоде не могу – ноги потом откажут, так что давай, ты в колодец полезешь? Там жуть, как холодно…
- Ладно, ладно, – согласился Витя.

Поздним вечером на одном краю села, опрокидывая на веранде третью стопку самогона и закусывая малосольным огурчиком, Стёпка Сопатый, шмыгая носом, делился с благоверной:

- Слышь, директриса с начальной школы всё из себя честную строила…
- Ну и что? – нахмурилась супруга. – Рог-то тебе в прошлом году поделом прикрутила. Надо было глаз вышибить, чтобы руки на чужое не зарил.
- Да заткнись ты, дослушай, что я скажу. У этой честной весь хвост мокрым оказался! Поняла?
- Эко удивил? – отмахнулась жена. – Тут мужние жёны чего вытворяют, а Эркимееха который год вдовая. Давно пора было кого никого найти.
- Вот и я про то говорю. Ты думаешь, с кем она шашни-то крутит?
- Ну?
- С Витькой малохольным. Напарником моим! Сечёшь? 
- Да ты что? Ничего себе! А бабы смеялись, что Демьянов найдёныш в тайге всё своё хозяйство отморозил.
- Видать, алтайка отогрела…

Степан опрокинул четвёртую стопку, плотно закрыл бутылку и тяжело поднялся с табурета:

- Пошли спать, а то мне в пять подниматься.
- Пошли… Духота стоит, как бы грозы не вышло.
- Не дай Бог…

А на другом краю села молодая женщина, прижавшись к плечу мужчины, тихо шептала:

- Ты мой?
- Твой, Аяруночка. На веки твой…
- Мой-мой-мой?
- Твой-твой-твой! И только твой.
- Ой, Витя! Какая я счастливая… 
      

6.

В шесть часов утра, как и договаривались, оба работника встретились у колодца. Утро было серым и душным. С верховья Тяжёлой медленно, цепляясь фиолетовым брюхом за верхушки гор и закрывая взошедшее солнце, наползала огромная, в полнеба, туча, и в ней почти непрерывно мелькали малиновые всполохи. Воздух был густ и недвижен: ни ветерка, ни птичьих голосов, ни шевеления листьев. Даже стадо коров, направляясь на пастбище, проходило по улице в непривычном молчании. Степан встревожено шмыгал носом:

- Ты смотри, что творит, – он кивнул в сторону тучи. – Может, отложим до завтра? Чую, натворит она бед…

Витя, надевая высокие резиновые сапоги и ватник, мельком глянул на небо и произнёс:

- Пронесёт. Если и будет гроза, то быстротечная, а скорее всего без дождя обойдётся. Да и землю вытаскивать не помешает. Где фонарь шахтёрский?

Надев монтажный пояс, Витя закрепил на одном боку аккумуляторную батарею, пощёлкал тумблером, проверяя, горит ли лампочка, а с другой стороны привязал армейскую штыковую лопату с короткой ручкой. Ещё раз посмотрел на небо и перекинул ноги через край колодца.

- Верёвки-то хватит? – спросил он.
- В аккурат должно хватить, – ответил Степан, защёлкивая карабин на поясе напарника.
- Не забудь, два раза моргну лампочкой – значит, поднимай.
- Да чего уж сложного, запомнил…
- Ну, с Богом.

Витя ухватился двумя руками за альпинистский шнур, намотанный на ворот, а Сопатый взялся за рукоятку, и фигура парня скрылась в чёрном проёме колодезного сруба. Минут через десять, когда верёвка обвисла, он заглянул через край, но ничего не увидел. «Вот пропасть-то! – с лёгким чувством страха подумал он. – Хорошо, что не я внизу…»

Наконец, со дна вверх ударил яркий луч света, а затем два раза коротко моргнул. Вытянув пустой шнур, Степан закрепил на нём большую, литров на двадцать алюминиевую бадью, осторожно опустил вниз и стал ждать. Минут через пятнадцать снизу снова два раза моргнули фонарём. Работая воротом, Сопатый стал высчитывать в уме: «За час три бадьи, а надо не менее сорока вытащить. Итого, выходит, часов до семи вечера провозимся. Не быстро…»

И в этот момент неожиданно в лицо ему ударил шквал ветра такой силы, что сорвал с головы кепку. В воздухе в один момент всё завыло и загудело. По улице пронёсся столб пыли, пластиковых бутылок, пакетов и мусора, а макушки деревьев, подчиняясь напору стихии, согнулись в одну сторону, теряя ветви и листья. То тут, то там во дворах послышался треск и скрежет – поднимало и срывало плохо закреплённые листы шифера. Разом стало темно, и в тот же момент из неповоротливой, иссиня-чёрной тучи вырвалась колючая, изломанная стрела, как фотовспышкой осветила всё вокруг, а спустя мгновение раздался оглушительный треск грома. Степан от неожиданности присел и чуть не выпустил ручку ворота: «Что б тебе, окаянная!» С трудом, отворачивая лицо от ветра и жмурясь при каждой вспышке молнии, он вытянул из колодца тяжёлую бадью с мокрой донной жижей, перехватил её одной рукой и поставил  на край оклада…

…И вот здесь, пожалуй, можно было бы и закончить рассказ о забытом Вите. Потому что в следующее мгновение рядом с колодцем промчался на велосипеде мальчишка и, чуть притормозив, прокричал:

- Дядя Степан! У Вас во дворе баня горит! А у Лопатниковых молния в крышу дома шмальнула – здорово полыхает. Я к пожарным, а то телефонные провода оборвало…

Степан вытаращил глаза, шмыгнул носом, затем матюгнулся и кинулся по направлению к своему дому. И уже не видел, как наполненная до краёв, неустойчиво поставленная бадья наклонилась и ухнула вниз, как бешено завертелся ворот, разматывая шнур, как через некоторое мгновение этот шнур, натянувшись на одно мгновение, зазвенел тетивой и лопнул. С этого момента о Викторе Петровиче Сенечкине забыли. В последний раз. Забыли на целых два дня, пока в селе бушевала стихия. Сразу в нескольких местах вспыхнули пожары, оборвало электрические провода, и водонапорные башни встали – в колонках не было воды, и единственная на всё село пожарная машина моталась раз за разом к реке Тяжёлой. А колодцы почти все стояли пустые. И на дне одного из них с разбитой головой и сломанной ключицей лежал всеми забытый Витя…

Нет, не всеми, конечно! К исходу второго дня встревоженная, с чернющими кругами вокруг глаз, в бывшую колхозную кузню ворвалась Аяруна Эркименовна, где на старом топчане, застеленном звериными шкурами, лежал вдрызг пьяный Демьян. Не сразу ей удалось втолковать одуревшему кузнецу, что с Витей случилась беда. Не сразу он собрался, не сразу удалось спуститься в колодец, и с большими трудностями поднять на поверхность тело парня. Врач сказал, что после удара бадьёй Витя жил не более четырёх часов. «Что вы хотите – перелом второго шейного позвонка! Если бы сразу достали…»

Эпилог

На похоронах было совсем мало народу. Осунувшийся после свалившейся на село беды председатель сельского Совета сказал короткую речь, а десяток старушек староверок пропели по усопшему поминальную молитву. Не было Демьяна – его временно, до выяснения обстоятельств дела, посадили в КПЗ за то, что отправил Стёпку Сопатого на больничную койку. Ко всем несчастьям бедного калымщика, у которого пожар сгубил не только баню, но и стайку с телушками и свиньями, а также курятник и веранду дома, рассвирепевший кузнец свернул ему челюсть и сломал два ребра.

Не было Аяруны Эркименовны. Молодая женщина второй день не могла подняться с постели – неожиданно остро заболело сердце. Время от времени она подносила к лицу толстую тетрадь в клеёнчатой обложке, где сквозь слёзы проступали строчки:

Когда-нибудь,
столетия спустя,
разрушит время
тёмные заклятья,
и я тебе
из павшего листа
сотку вуаль
для свадебного платья...

Среди зимы,
забытого тепла,
когда мы станем
частью снегопада,
я отолью
из льда колокола
для нашего
венчального обряда...

И пусть миры
охватит яркий свет,
и всё сгорит
в потоке звездопада,
но я смогу
из пламенных планет
раскинуть шлейф
для твоего наряда...

Когда-нибудь
всё превратится в прах,
и только мы
в природе сохранимся.
Зажжём свою
звезду на небесах,
и в вечности
опять соединимся...

И женщина снова плакала. В этом плаче непостижимым образом соединились и неизбывное горе, и тихая радость от зародившийся в ней новой жизни…